Иногда душа погружается в сумерки…
Как погрузится, так хоть убейся, вытащить её невозможно.
Сидит, упирается, на все уговоры ноет плаксиво – не хочу, отстань, все отстаньте, пошли вон, дураки дурацкие…
Сидит, упирается, на все уговоры ноет плаксиво – не хочу, отстань, все отстаньте, пошли вон, дураки дурацкие…
Прямо беда.
И так её. И этак. И коньяком. И пастилой белёвской.
Пофиг.
Смертным грехом уныния припугнула. Засопела обиженно и ещё больше в сумерки забилась. Никакого просвета.
Главное в такие минуты один на один с душой в сумерках не оставаться. Опасно. В люди выходить надо.
Но не в очень массовые. Потому что если вырвет, чтобы почти никто не видел. А то ведь не поймут …
Но не в очень массовые. Потому что если вырвет, чтобы почти никто не видел. А то ведь не поймут …
Меня подруга в гости пригласила.
Квартиру её новую смотреть.
Душа, конечно, тут же расканючилась, что её в сумерках никакая новая квартира не интересует. Вообще. И чтобы пошли все вон. Дураки дурацкие.
Я осторожно так подруге говорю, что, мол, не могу, душа моя не на месте, в сумерки забилась, выползать не хочет. А я в таком состоянии предпочитаю никуда не ходить. Я предпочитаю дома на диване лежать. Думу думать. И не позориться.
Подруга сказала, что я окончательно одурела, позволяя всяким там душам командовать и у них на поводу диванном лежать.
Я говорит, подруга, не поленюсь, я ведь к тебе сейчас как приду, как вытащу и тебя и душу твою на улицу…
Каково?
И пришла.
И вытащила.
И показывала мне новую квартиру.
И новую кухню жизнерадостно апельсинового цвета.
А потом мы пили на кухне коньяк . И я с высоты 12 этажа смотрела на вечерний городок в снежном одеялке.
А потом мы полили новогоднюю ёлку в ведре, потому что думали, что она хочет пить. А ёлка уже так мумифицировалась, что ничего не хотела.
А потом мы рассматривали новые шторы, новые гардины и новое покрывало на новую же кровать. Кровать была уморительно смешной, с металлическими спинками в витиеватых набалдашниках. Такая, только значительно скромнее в размерах и роскоши, была у моих родителей.
Я так увлеклась этой совершенно новой счастливой жизнью, что забыла про душу и про её сумерки напрочь.
Вспомнила, когда, закончив горячее обсуждение местоположения семейного круглого стола, мы посмотрели на часы и решили, что пора.
Вышли на улицу.
А там было снежно и тепло.
И фонари радостно расплывались в моих глазах, потому что душа выползла из сумерек, посмотрела на мир и всплакнула от умиления. И сказала мне, что она была крайне неправа, что тратить целый день на сумерки нехорошо. Когда вокруг такая красота. И замолчала.
И посмотрела на меня с хитрым прищуром. И потёрлась о мою щеку и спросила:
- Ну, ты же простишь меня? Ведь да?
- Ведь да, - ответила я.
А что я могла ещё сказать?
С душой надо жить мирно. А то улетит вон из тела….
Так ведь я-то никаких претензий!
Живу себе и живу.
Миру радуюсь. Это она всё время в сумерки упасть норовит. И лежит там. До одури. Бессовестная.
Но я, конечно, ничего этого душе не сказала.
Живу себе и живу.
Миру радуюсь. Это она всё время в сумерки упасть норовит. И лежит там. До одури. Бессовестная.
Но я, конечно, ничего этого душе не сказала.
Я тихо пошла домой, радуясь тёплому зимнему вечеру, радуясь спокойной мирной жизни.
От всей души!
От всей души!
Journal information