Я с трудом входила во взрослую жизнь.
Я хорошо это помню.
Равнодушному, бесстрастному миру взрослых было на меня плевать, но в 13 лет я этого не знала. Я была уверена, что эта жизнь меня не принимает, отвергает.
Да мало того – весь мир идёт на меня войной!
Недавно нашла эти фотографии.
Я и Света, моя лучшая подруга.
Нам по 14 лет.
Физиономии довольные до невыносимости!
Да так и было!
Светочка, надёжный друг и поверенный всех моих тайн жила в Южно-Сахалинске. А я в Корсакове, но при каждом удобном случае мы приезжали друг к другу.
Дружба у нас была крепкая и ничем не омрачённая!
Светочка, надёжный друг и поверенный всех моих тайн жила в Южно-Сахалинске. А я в Корсакове, но при каждом удобном случае мы приезжали друг к другу.
Дружба у нас была крепкая и ничем не омрачённая!
Для меня Светланкин спокойный уравновешенный характер, философский, даже в те юные годы, взгляд на мир, действовали чрезвычайно умиротворяюще.
Потому что натура я была психопатичная, нервная.
Выйдя из солнечного, тёплого, мягкого детства я вдруг с ужасом увидела, что мир взрослых людей слишком громкий, жёсткий и малопонятный. Меня в нём никто не ждёт, мало того, таких, как я, этот мир не любит. И не пускает к себе.
Эту выстраданную в горьких думах истину, я открыла для себя с помощью… мамы.
Как многие женщины тех лет, она исповедовала принцип жёсткого воспитания без поощрения.
Детей баловать нельзя. И хвалить тоже.
На этих маминых принципах мы с сестрой и выросли.
Я помню, как обижалась на её слова о том, что я ленивая неряха, бестолковая, беспамятная и несобранная.
Детей баловать нельзя. И хвалить тоже.
На этих маминых принципах мы с сестрой и выросли.
Я помню, как обижалась на её слова о том, что я ленивая неряха, бестолковая, беспамятная и несобранная.
- Мама, во мне вообще нет ничего хорошего? – недоумевала я, пытаясь понять себя и своё место во взрослом мире.
- Есть, – спокойно отвечала мама.
- А почему ты никогда меня не хвалишь?
- Пусть о твоём хорошем говорят другие. Вот когда тебя похвалит чужой человек – это будет настоящая похвала. Заслуженная. Вот тогда ты можешь собой гордиться. А я мать. Я вижу твои недостатки. И я обязана тебе их говорить.
Мама всегда была для меня авторитетом. И я ей верила.
И я стала верить, что такой бестолковой ленивой неряхе, как я, места в большом мире нет. А если и есть, то где-то там, на задворках. Под плинтусом, как я люблю сейчас говорить.
Любопытно, что когда к нам приходили гости, сердобольные женщины всегда меня хвалили и ставили в пример своим детям. Мама слушала это, хмурилась и отвечала:
- Это при вас она такая послушная. А на самом деле лентяйка. И много дерзит.
Эти мамины реплики мне активно не нравились. Я надувалась и уходила страдать в свою комнату. Я ничего не понимала в этом мире.
Потом я стала разглядывать себя в зеркало, и зеркало подтвердило мамины слова.
Да. Я не удалась ничем. И внешность у меня ужасная и характер скверный.
Да. Я не удалась ничем. И внешность у меня ужасная и характер скверный.
Я хорошо помню, как переживала из-за своего высокого роста и веснушек.
Веснушки я ненавидела страстно, роста стеснялась.
Я доколупала себя до тихих истерик, не понимая, почему все девочки как девочки, маленькие и аккуратные, с белыми бантами в правильных косичках и в белых гольфах на правильных ногах. А я долговязая, конопатая, волосы торчат во все стороны, и белых гольф у меня нет.
Веснушки я ненавидела страстно, роста стеснялась.
Я доколупала себя до тихих истерик, не понимая, почему все девочки как девочки, маленькие и аккуратные, с белыми бантами в правильных косичках и в белых гольфах на правильных ногах. А я долговязая, конопатая, волосы торчат во все стороны, и белых гольф у меня нет.
Поговорить с мамой о своей внешности я боялась. Однажды, правда, не вытерпела и спросила:
- Мама, а как ты думаешь, я симпатичная?
- Обыкновенная, - не глядя, сказала мама, - как все. А вот лени в тебе больше чем у всех. И беспорядка в комнате.
Мысль, что я как все и даже хуже, вложенная мамой в мою нервную головёнку, проросла мгновенно.
Сама того не понимая, мама выстраивала во мне психологию «Жертвы». При любой неудаче я обреченно думала, да, конечно, так мне и надо, иначе быть не может, я бестолковая, я другого не заслужила.
Приступы глубоко отчаяния, страха и одиночества сменялись яростной волной возмущения. К счастью, маменька подарила мне в наследство некоторые черты своего сильного упрямого характера. И это стало моим спасением, будучи взрослым человеком, я смогла победить в себе «Жертву».
Но в трудном переходном периоде, все мои слабые попытки самоидентифицироваться встречали жёсткий мамин отпор. Не забивай голову всякой ерундой, говорила мама, ты обычная девочка, но в тебе много недостатков, твои подружки гораздо лучше тебя.
А потом я столкнулась с великим открытием своей жизни – взрослые тоже врут!
Первый урок взрослого вранья я получила в школе.
До этого, я жила в иллюзиях, что взрослые могут быть сердитыми, строгими, даже несправедливыми, но они никогда не врут!
В нашей семье не было лжи. Мои детские попытки слукавить и мелко поднаврать родители пресекали строго.
В нашей семье не было лжи. Мои детские попытки слукавить и мелко поднаврать родители пресекали строго.
Поэтому когда солидная учительница, классный руководитель нашего класса обманула меня, вероятно, в педагогических целях, я была несказанно удивлена.
Что это за мир такой?
Здесь можно врать?
И за ложь не наказывают?
И здесь, в этом взрослом мире ложь называют правдой и при этом честно смотрят мне в глаза?
Здесь можно врать?
И за ложь не наказывают?
И здесь, в этом взрослом мире ложь называют правдой и при этом честно смотрят мне в глаза?
Я запутывалась окончательно, погружаясь в комплексы, страхи, не понимая, что есть ложь и в лихорадочных поисках справедливости.
Я не могла найти выхода.
Взрослым было не до меня. У них была своя жизнь. И я решила их не беспокоить.
Я бесстрашно продолжала путь в одиночестве, тем более другого варианта у меня не было.
Не было человека, проводника, который сказал бы мне, что некоторые взрослые врут так же как дети, но, не смотря на это, мир огромен, удивителен и прекрасен.
А все ужасы, которые я вижу, это только мои фантазии.
А если я увижу настоящий ужас то надо его внимательно рассмотреть и окажется, что он не страшный.
И сказал бы мне, что я хорошенькая, поэтому не надо прятаться под плинтусом, там тесно и темно.
Я бесстрашно продолжала путь в одиночестве, совершая ошибки, набивая шишки, падая, поднимаясь…
Я помню, как старалась ходить с равнодушным лицом.
Я решила, что раз мир меня не любит, не ждёт, так и я чихать на него буду! Мне плевать на него! Я одна и мне так лучше!
Как я сама себе развивала теорию гордого одиночества, потому что только так я могу быть независима от всех.
От кукольных девочек в белых передниках, бантах и гольфах. Которым я продолжала отчаянно завидовать. Они были как все! А у меня не получалось быть как все, и это ещё больше запугивало и запутывало меня.
Мое вечно недовольное, насупленное лицо было слабой попыткой защитить себя от окружающего мира…
Поэтому сейчас я никогда не поведусь на равнодушно-угрюмый вид подростка.
То, что многие взрослые воспринимают как черствость и бездушие, на самом деле только защита маленькой, напуганной израненной души юного человека, вступающего во взрослую жизнь.
Ему страшно. И он бесконечно одинок.
И в этом одиночестве, в этом чужом жестоком мире подросток защищается, как может.
Маской равнодушия. Молчанием. Ускользающим взглядом.
И в этом одиночестве, в этом чужом жестоком мире подросток защищается, как может.
Маской равнодушия. Молчанием. Ускользающим взглядом.
Если есть возможность – будьте ему проводником.
Если нет, не усугубляйте его одиночество.
Разумеется, все мы разные.
И у кого-то не было трудностей переходного возраста. И это хорошо.
Я о тех, у кого во все стороны торчат волосы, не признающие никаких бантов, у кого слишком тонкая кожа и слишком внимательный взгляд.
Journal information