Однажды, мартовским вечером

Однажды, весенним мартовским вечером, когда на улице было уныло и стыло, я с девушкой Ольгой поехала в театр.

Ибо нет ничего лучше, чем пронзительным мартовским вечером погрузиться в пучину мелодраматических страданий из жизни простой русской женщины. Актрисы.
Посмотреть на актёрское братство, на буфет, место актёра…

Всё в этой мелодраме прекрасно!
И страдания обманутой женщины.
И драма безутешной матери.
И террариум единомышленников маленького провинциального театра. И буфет, место актёра…

Вот поэтому пьесу Александра Островского «Без вины виноватые» так любят режиссёры.

Вот поэтому она одна из самых репертуарных пьес. Есть где разгуляться!
С Кручининой всплакнуть, над Шмагой посмеяться, в Незнамова влюбиться.

И тут уж творческую фантазию не удержать. Столько аллегорий и аллюзий на ум просится!

Да вообще, весь спектакль можно поместить в театральный буфет и там пьесу отыграть. И никаких претензий. Сам автор неоднократно подчёркивал, что место актёра в буфете.

Но в основном режиссёры очень бережно относятся к пьесе и к образу главной героини, женщины с трудной и драматической судьбой.
И образ этот навсегда запал в душу русского интеллигента благодаря игре гениальной  Алле Тарасовой в фильме 1945 года. Тарасова так великолепна, что представить другую Кручинину уже невозможно. Да и не надо. Мне кажется, у многих женщин бывали такие моменты, когда в них просыпалась Тарасова. Именно с такими глазами, и словами, и жестами они разговаривали с миром.

И это прекрасно, что и говорить.

Однако, торопясь с электропоезда повышенной комфортности «Ласточка» в Молодёжный театр на Фонтанке, я понимала, что увижу новую Кручинину, нового Незнамова. И я  пребывала в состоянии счастливого ожидания.

И девушка Ольга пребывала в состоянии счастливого ожидания от встречи с любимым театром и с любимыми актёрами.

И мы торопливо пробежали мимо петербургского Ангела, читающего свою вечную книгу в Измайловском парке, и влетели в фойе театра.

Новая сцена Молодёжки – театр небольшой, но необыкновенно уютный.

Пространство перед зрительным залом благодаря многочисленным зеркалам обретает волнующую перспективу, создает праздничное настроение.

Геометрия приятная глазу.

Вот группа дам бальзаковского возраста замерла перед  портретами актёров театра. Глядя на  фотографию Регины Щукиной, дамы вели светскую беседу.

 - А вот и Региночка наша. До чего же хороша!

- Мне интересно, как она Нину Павловну сыграет… Роль комедийная.

- Я даже не представляю! Не представляю! Вероятно, она подпустит драматизма в эту роль. Красивого чистого драматизма.

Дамы плавно и величаво обменивались мнением. Они были одухотворенны и прекрасны. На женских шеях красовались бусы. Четыре дамы в четырёх бусах. Я стояла рядом и нагло подслушивала разговор, украдкой любуясь на красивые украшения.

Эх, скушно я живу, думалось мне невольно, как давно я не видела  женское величие в бусах…Не видела…

Дамы оторвались от портрета Регины Щукиной и поплыли мимо меня.

А я поплыла в зрительный зал.

Сцена, как это  сейчас модно, была обнажена.

Занавес, символическая граница между миром реальным и великой иллюзией театра, отсутствовал.
Перед глазами зрителей предстал откровенный сценический минимализм декораций. То есть абсолютный. Стол и стулья.  В глубине сцены рояль. И задника нет. И видны какие-то технические коробки, провода.

Но погас свет.
Тонкий  луч выхватил из темноты рояль.
И мужчина с видом заправского тапёра заиграл мелодию грустную, и началось настоящее театральное волшебство.

Вот за это я и люблю театр!
За редкую возможность всласть и с восторгом разойтись своей фантазией в предлагаемых обстоятельствах. И понять замысел художника. И оценить мысль режиссера. Который предлагает на классический сюжет, на знакомых героев посмотреть с другой стороны. И всплакнуть и посмеяться над чем-то новым, не замеченным раньше.

Актёрская игра была, как всегда, великолепна.
Я даже не буду рассказывать с каким азартом, аппетитом, куражом была разыграна вечная драма обманутой женщины. Которая на самом деле была написана Островским как комедия.
Которая на самом деле была показана режиссёром Андреем Андреевым как изящная стилизация фильмы немого кинематографа.

Я лучше расскажу об одном герое спектакля, в пьесе Островского не прописанном, но рождённом фантазией художника.

Это длинные  полотнища тонкой чёрной ткани, закрепленные на колосниках и постоянно двигающиеся по сцене. Эти лёгкие струящиеся занавесы меняют пространство и сцену, создают атмосферу  спектакля. Они живут вместе с актёрами, они трепещут и волнуются, вздрагивают и мечутся…

И зритель, пытливый зритель, конечно, в полном изумлении и с удовольствием раскрывает замысел художника и режиссёра, понимает эти знаки, эти тончайшие нюансы эстетики спектакля.

И получает несравнимое ни с чем наслаждение!
И желание ещё раз прийти в театр и посмотреть именно этот спектакль.

Ну а некоторые, совсем молодые зрители, ушли из театра с чётким намерением взять пьесы Островского и почитать их!

Это ли не высшая награда актёрам и режиссёру, которые своим служением искусству побуждают молодых читать классическую русскую литературу?