Маршрутка в Сигнахи отправлялась через несколько минут. В ней было два свободных места, и мы решили ехать и не ждать следующего рейса.
Мне досталось счастье сидеть на последнем ряду.
Между китайцами и стариком, похожим на бомжа.
Старик был ужасно отвратительным, но я решила помужаться, а в случае чего прижиматься к китайцам. Это были парень и девушка, симпатичные ребята, страшно желающие побывать в городе любви.
Я уселась аккуратно, стараясь не касаться старика.
Стала изучать попутчиков. Перед китайцами сидели два немца. Мужчина и ещё мужчина. Когда двое сорокалетних мужчин едут вместе смотреть хоть шпили, хоть картины Пиросмани, это наводит на вполне определённую мысль…
Вот на этой мысли маршрутка дёрнулась и мы покатились в Сигнахи.
В город любви.
Старик привалился к окну, отвернулся и затих. В ближайшем рассмотрении он оказался и не пьяным, и не грязным. А очень старым и очень больным на вид человеком.
Китайцы дружно вытащили стаканы с кофе и стали усиленно пить и есть.
Немцы тоже оживились. Один, сидевший у окна, тоже много ел и много чихал. Почему-то. В перерывах между едой и чихом он сидел спокойно и даже равнодушно. Его товарищ по путешествию в город любви наоборот чуть не лопался от восторга и счастья, переполнявшего его. Он всю дорогу пребывал в состоянии неземного восторга. Мужчина крутил головой, постоянно улыбался, хлопотал лицом и подпрыгивал на сидении, пытаясь танцевать лезгинку.
В маршрутке звучала зажигательная народная музыка.
Немец излучал такую мощную энергию жизнелюбия, что я тоже заулыбалась и стала пытаться танцевать лезгинку. Мы радостно обменивались восторженными взглядами, потому что остальные попутчики хранили суровую сосредоточенность и с нами в экстазе сливаться не пожелали.
А китайцы сосредоточенно ели.
Старик у окна тяжело задышал, и я с ужасом подумала, что ему плохо. Что он может умереть прямо здесь. В этой маленькой, набитой людьми маршрутке.
- Вам плохо? – спросила я старика.
- Нормально. Ничего. Доеду.
Старик говорил с трудом. Запаха алкоголя не было. Был запах беды, отчаяния и болезни.
- Что у вас болит? – я решила быть готовой ко всему.
- Давление очень высокое. Не надо было ехать. Я не хотел. Но зять выгнал, сказал, убирайся, уезжай. Вот я и еду.
Мой попутчик говорил на плохом русском. Он немного оживился, и я решила продолжать разговор. Чтобы старик не отключился совсем. И я стала слушать историю его жизни. Простую. И трагичную.
Так мы и ехали.
Старик рассказывал мне о себе.
Бодрый немец восторженно крутил головой во все стороны, пытаясь все увидеть, всё запомнить.
Его друг сидел смирно и безразлично чихал.
Китайцы сосредоточенно ели.
Старик рассказал, что гостил в Тбилиси у дочери. Но с зятем у него плохие отношения, поэтому сегодня старик планировал вернуться домой.
Но вчера у него был гипертонический криз, пришлось вызвать скорую. Скорая отвезла его в больницу, обколола и вернула назад к дочери. Больной отец хотел отлежаться, но зять выгнал его утром из дома.
- А сейчас какое у вас давление? Вы его измеряли утром?
- Нет. Не знаю. Вот таблетки у меня есть.
Старик вытащил коробку с лекарствами. А что в них толку, если давление неизвестно?
Я стала расспрашивать его о доме. Оказалось, что старик живет в деревне рядом с Сигнахи. Всю жизнь работал шофёром. Водил грузовики по Грузии. Особенно хорошая жизнь была при Саакашвили. Тогда в Сигнахи началась большая реставрация всего города. Ремонтировали дома, заборы, улицы. Из Тбилиси постоянно шли караваны с грузом. Водителям хорошо платили. Старик заулыбался, вспомнив это счастливое время. Была работа, деньги. Он даже купил большой дом в Тбилиси! И переписал этот дом на своих любимых дочерей. Наследство им такое оставил. А потом пошли несчастья. Саакашвили выгнали из страны, хорошие заказы исчезли. Старик потерял зрение – ослеп на один глаз. Лишился работы. Его младшая дочь покончила жизнь самоубийством. А зять старшей выгоняет из дома.
- Я даже хотел повеситься. И не получилось… не получилось… не получилось…
Старик обреченно смотрит в окно и тихо бормочет. Я с трудом понимаю его бормотание и преувеличенно бодро начинаю говорить. Что о смерти даже думать нельзя, что надо жить ради внуков, ради неба и солнца … Старик устало замолкает.
- А дома вас кто ждёт? Жена?
- Да, жена, - старик равнодушно замер и вдруг оживился.
- А у меня есть кролики! Много кроликов! Сейчас приеду надо кормить! Срочно кормить!
Старик стал обстоятельно рассказывать о своих животных. Но чем ближе мы подъезжали к его деревне, тем тяжелее он говорил. Потом опять затих, тяжело задышал и, закрыв глаза, привалился к окну. Я перепугалась. Но уже не беспокоила старика. Понимала, что ему надо беречь последние силы.
В маршрутке было тихо и мирно.
Немец продолжал восторгаться окружающим миром и периодически делился своими восторгами с равнодушным другом.
Китайцы сосредоточенно ели.
Мне было невыносимо жалко старика. Одинокого, больного, гонимого из дома дочерью…
Я смотрела на него. Никакой не бомж. Никакой не противный. Просто старый несчастный человек. Очень несчастный…
Не доезжая до Сигнахи, старик попросил водителя остановиться и с трудом вышел из автобуса. Я пожелала ему здоровья. Смотрела на него со слезами. Да… так странно. Я со слезами въезжала в Сигнахи и уезжала, едва сдерживая слёзы…
А через несколько минут наша маршрутка плавно вкатилась на площадь города любви. Пассажиры зашевелились, стали собирать пожитки и выходить из автобуса.
Восторженный немец встал во весь рост, и я удивилась его мужеству. Почти два метра законопатить на два часа в маленькое пространство маршрутки! Но мужчина излучал счастье и восторг!
Его спутник хмуро выковыривался из своего места, держа в руках большой пакет с мусором. Банановая кожура, какие-то упаковки, салфетки…
Ничего себе, покушал, подумала я удивлённо. И тут посмотрела в сторону китайцев. Сладкая парочка удовлетворённо готовилась к выходу, а под их сидениями горой лежало всё, что осталось от двухчасовой еды. Стаканчики из-под кофе, крышки, бумажки.
Вот ведь свиньи, подумала я злобно, а вслух громко сказала.
- Вам надо убрать за собой весь мусор! Нельзя оставлять его под сидением!
Молодой китаец прикинулся китайским болванчиком и похлопал глазами.
Я опять строго повторила.
- Уберите мусор за собой!
Молодая китаянка поняла выражение моего лица, затормозилась и стала что-то объяснять спутнику.
Они остались в автобусе, а я, гордая своей активной жизненной позицией, важно вышла из маршрутки.
А там Алина уже обнималась с Шота, который ждал нас на площади.
Мы приехали в Сигнахи на один день.
А застряли на три.
Но это уже совсем другая история.
Journal information