Бросали ли меня мужчины?
Что значит – бросали?
Я что, старый носок, который выбрасывают, потому что он продырявился? Нет. Никто не бросал.
Да, были расставания, встречи, опять расставания.
Жизнь это дорога, понимаешь? Ты идёшь, и с тобой рядом идут люди. Всякие. Мужчины в том числе.
А ты идёшь, скорость набираешь. А кто-то отстаёт. Или вообще идти перестаёт. Садится на обочину и давай одуванчики собирать… Венки плести…
И такое бывает. Это нормально, каждому своё.
Поэтому с теми, кто отстал, расстаёшься. Уходишь вперёд.
А там, впереди встречаешь другого человека. И догоняешь его и идёшь рядом. В этом смысл жизни – движение вперёд! Движение!
Поэтому я расстаюсь спокойно и по-философски мудро.
Вот, например, моё расставание с Александром. Трагедия в стиле минимализм. Да. Поучительная история, может быть, тебе пригодится.
Он пригласил меня на обед в «Коралловый остров». Мы любим там бывать. Быстрое обслуживание, хороший повар, уютный зал. Саша заехал за мной, всё как обычно. Приехали в ресторан, сделали заказ. Саша был…да, как обычно был, шутил, улыбался! Как я люблю его улыбку…у него лицо серьёзное сначала, а потом только глаза начинают улыбаться… лучиться начинают…
Чёрт.
Хватит.
Я не об этом.
Ну и сидим мы, о всякой ерунде говорим, я ему о театре. О премьере мюзикла. Мы с ним два запойных театрала! Давай, говорю, билеты куплю. А он так спокойно и говорит, что нет мол, дорогая, на мюзикл не получится у нас с тобой пойти, да и вообще не получится. Что именно? Поинтересовалась я.
- Да все, - говорит он совершенно безразлично. - Ты хороший человек, умная женщина, всегда меня понимала, поэтому я могу сказать тебе всё откровенно, нам надо расстаться.
- Ты уезжаешь? Надолго? – я хоть и умная, но соображаю иногда с трудом.
- Я не уезжаю, но считай, что меня нет. Уехал, пропал. Без вести.
- Дурацкая шутка, – сказала я на всякий случай, хотя понимала, что это не шутка.
- Ну почему же шутка? Это жизнь. Жизнь – это ведь дорога, понимаешь, дорога и мы идём по этой дороге. Просто с разной скоростью. Спасибо.
Саша кивнул официанту, расставляющему нам тарелки с едой, и принялся уплетать салат. Уплетать салат!!!
- Подожди. Какая дорога? Кто куда идёт? Я не понимаю.
Саша вздохнул.
- Мы идём. В разные стороны. Давай без драмы. Встретились, были вместе, замечательно были, ты хорошая, нам было хорошо, но всё! Всё проходит. И это прошло.
Саша, наконец, оторвался от тарелки с салатом и посмотрел на меня… Вот лопнуть бы мне сейчас на это самом месте, подумала я, потому что … ну нет силы терпеть и чувствовать, как наваливаются и душат отвращение, ненависть, жалость, обида, любовь, ... Душат, бьют по мозгам, завязывая в узел каждый нерв.
- У тебя появилась другая?
- А зачем тебе это? Не все ли равно? С другой я или один, какая теперь разница…ты же сама говорила, что главное это чувства, а не наличие предлагаемых обстоятельств.
- Хорошо. Но ты можешь объяснить причину? Кроме дороги и разной скорости движения. Это я поняла. Я не поняла, почему мы должны расстаться?
Саша опять уткнулся в тарелку. Помолчал. Слова подбирает, скотина, подумала я вдруг беззлобно. Я вообще вдруг стала спокойной и равнодушной. Как тюлень на морском берегу. Толстая и ленивая туша. Покрытая таким толстым слоем жира, что весь яд этой агрессивной внешней среды скатывается по этому жиру, не оставляя следа.
- Причины нет. Кроме одной. Надо расстаться.
Я молчала. Слова подбирала.
Саша оторвался от тарелки и жалобно посмотрел на меня.
- Ну, зая, ну, мне показалось, что и ты стала что-то чувствовать, как-то скучать…нам скучно вместе, понимаешь? Мы как два старых супруга, уже целый год вместе, и надоели друг другу, устали, всё так буднично. Нет … огня нет, какого-то праздника … Я и подумал, что ты тоже это почувствовала, тоже скучаешь, терпишь меня, так зачем мучиться? Надо разойтись и начать всё по-новому…
- Не называй меня заей! Ненавижу! Сколь раз просила! Ты идиот инфантильный, вот ты кто! Какой огонь, какой праздник? Ты что так и не вышел из пионерского возраста? Тебе всё хочется в барабан бить и в трубу дудеть? Хорошо! Иди! Иди вперёд со своим горном … горнист хренов…
Я выскочила из-за стола.
Выскочила, как тюлень, тяжело, неуклюже, зацепилась за скатерть, чуть не грохнула тарелку. Мне было плевать. Мне было так плевать, что я даже не помню как на работу прибежала. Помню лицо директрисы удивлённое. Я ей сказала, что плохо себя чувствую, и она сразу меня домой отпустила.
Я не помню, как до дома доехала. Слова ненависти и образы раздавленного, униженного Саши, обидчика и предателя, не мелькали у меня перед глазами… Они стояли! И я со всей страстью хотела, чтобы это стало явью. Страсть наливала меня такой яростью и злобой, что я неслась домой не чувствуя ног и усталости.
Но сквозь этот поток я слышала тонкий голосок, запрещающий мне сыпать проклятия на голову предателя и эгоиста. Даже мысленно. Нельзя.Тихий голосок такой, малопонятный, но такой назойливый…
Я прибежала домой и растеряно огляделась. Что делать? Выть? Звонить? Поливать мерзавца ядом презрения? Сначала в телефон, а потом, когда он отключится, поливать ненавистью всё вокруг себя? Воздух, диван, стол…
И, что самое страшное, разъедать себя, переполняться ядом, давиться, глотать, задыхаться. Отравлять себя ненавистью к человеку, которому на меня наплевать!
Да, я понимала, что ему наплевать. Что моя любовь, моя преданность, моя нежность ему не нужны. Ему скучно! Ему нужен какой-то огонь! Блин! Какой огонь? Зачем?
На мысли об огне я зарыдала. Недолго и немного.
Всё-таки женщине для рыданий нужна публика. Хотя бы один зритель. А в пустой квартире да в одиночестве чего зря стараться?
Я включила музыку. Я включила Курёхина. Трагедия в стиле минимализм. Странные тревожные звуки в нарастающем темпе с визгом истеричного саксофона орали мне в уши всё это время свалившегося несчастья в личной жизни.
Я включила музыку, чтобы она перестала раздирать мозг и прозвучала громко и самостоятельно. Вне моих страданий. И я взяла бутылку бренди. Она стояла в шкафу. Любимый Сашин напиток. Последний раз, отпив полбокала, он отставил бутылку и сказал, пусть ждёт своего часа. Бутылка дождалась. Я пила раздирающую горло жидкость как воду. Пила, не пьянея и ничего не понимая. Потом уснула. Через час проснулась. И сутки, долгие страшные сутки, не видя солнца, света, смысла, я просидела в ванной, припадая к холодному фаянсу раковины, прощаясь с жизнью. Я умирала от головной боли и спазмов, завязывающих всё тело в один обессиленный узел и сотрясая его очередными приступами рвоты. Кровью. Но я не хотела умирать. И жить не хотела. Я вообще ничего не хотела. Я желала только одного. Чтобы боль отпустила меня, отцепилась, оторвалась…
Я затихла к вечеру следующего дня. Уснула на диване, собрав на себя все одеяла, замерзая и трясясь от холода, как щенок. И наступило утро.
Утром я встала лёгкая и невесомая! Маргарите на швабре было тяжелей летать, чем мне двигаться по квартире! У меня было совсем бесплотное тело и не было боли! Никакой! И вместе с болью из меня ушли страдания, сожаления, жалость, ненависть.
Я открыла окно, я вдохнула свежий воздух, я подумала. Господи, как хорошо-то!
Как хорошо просто жить, просто видеть солнце, просто и легко всех любить!
Как хорошо переполняться только спокойной радостью!
От свежего утра, от синего неба, от безоблачного настроения.
Саша…кто такой Саша, да и фиг с ним, с Сашей, в конце концов, он прав, жизнь - дорога, и мы все идём с разной скоростью.
Прощай, любитель задорных пионерских горнов. Бей в свои звонкие барабаны, а я пойду вперёд, догоню и пойду рядом с другим человеком.
С взрослым и мудрым саксофонистом. Нет, лучше с молодым и энергичным дирижёром!
Journal information