Киевское ностальгическое

1986 г. Февраль. Киев.
В качестве слушателя курсов повышения квалификации я посещаю занятия в театральном институте им. Карпенко-Карого. Вместе с коллегами, редакторами кинопрокатов Украинской ССР живу в одном из зданий  Киево-Печерской Лавры.
Если я не ошибаюсь  - в  Ковнировском корпусе.

Это название я знаю сейчас. А тогда, почти 30  лет назад ничего я не знала…

У нас была небольшая экскурсия по Лавре и я только запомнила сокрушения экскурсовода, милейшей женщины, что Лавра рушится на глазах и её срочно надо спасть…

Да,  мы  увидели всю «мерзость запустения» святыни православия. Старые облупленные корпуса с  множеством каких-то организаций и контор, на месте Успенского храма – руины.

Их не стали разбирать в назидание потомкам, как нам объяснили этот ужас.
Чтобы потомки помнили  варварство фашистов, взорвавших собор.
Назидание било в цель. Смотреть на руины без слёз было невозможно.

Каждые четверть часа над Лаврой плыл перезвон часов. На большой Лаврской колокольне вот уже 100 лет били куранты.

И звуки эти и эти руины Успенского собора  странно беспокоили моё сердце.

В то далёкое время я была этаким попискивающим атеистом, но видела, что даже в мерзости запустения Лавра была величава!

Её мистическая сила  удивительным образом проникала  в мою неверующую душу.
Я ничего не знала о православии, кроме того, что это старушечья вера и религия – опиум для народа.
Меня эта тема вообще не интересовала, ей не было места в моей молодой жизни, но….

Но я понимала, что судьба сделала мне бесценный подарок – почти два месяца я жила в святых стенах Лавры.

Вечерами из окна нашей комнаты я видела черные страшные останки величайшего собора и слушала бой часов. И было ощущение священного ужаса. Когда чувствуешь близость и дыхание чего-то беспредельно великого и вечного…Тогда я не понимала ничего…. А теперь  счастлива, что мне довелось это испытать.

Я хорошо помню первое утро.

Меня поселили в комнате с пятью  коллегами. В основном это были возрастные дамы, много старше меня. Из разных районов Украины. Говорили они только на украинском языке.

Я сразу покаялась, что не знаю его, и они перестали обращать на меня внимание, потеряв ко мне всякий интерес.

Проснулась я от аромата кофе. Настоящего, заварного, бодрящего. Я слегка приоткрыла глаз и увидела, что одна из женщин пьет кофе из крохотной кофейной чашки! Удивлению моему не было предела!

Мое пролетарское сознание, густо замешанное на недавнем студенческом быте, не допускало и  мысли уезжать в командировку с кобальтовой посудой  в чемодане.

- Был бы кофе! А уж пить его можно хоть из майонезной банки!  - заявила я тут же.

Милая дама улыбнулась и ответила, что кофе она пьет только из красивых чашек и никакая разруха не заставит её менять эту привычку!

На почве любви к кофе мы и подружились.

К сожалению, я не помню имени моей доброй знакомой. Мы гуляли по Киеву, и я с удовольствием слушала её рассказы про Ужгород, где она жила и работала.

Хорошо запомнила историю про коньяк. 

В советское время в системе кинопроката существовал жесткий план, выполнить который могли только на самых кассовых фильмах. На индийских Зитах-Гитах, Рамах-Шиамах и прочих танцорах диско. Их засматривали до драных перфораций и получить копию фильма было главной задачей. Поэтому директоры кинотеатров, клубов, ДК приезжали в кинопрокат за плёнкой с подарками – с коньяком. Бутылки складировались у начальника отдела в шкафу и каждое утро редакторы  планирования выпивали по 50 грамм коньяка для бодрости!

Традиция у них в Ужгородском кинопрокате была такая!

От этой истории я ахала не переставая. Во-первых, потому что нам в Мариупольский кинопрокат ничего не приносили (или приносили, но мне не говорили!), а во-вторых, в мои юные годы выпивание даже 50 грамм коньяка выглядело махровым пьянством на рабочем месте.

Мне очень нравилась моя новая знакомая. Её элегантный вид, её сдержанность и доброжелательность ко мне.

Кстати, с той поры и я не пью кофе из чего попало. 

С остальными тётеньками отношения не заладились, почему-то…

 Я помню лекции в театральном институте им. Карпенко-Карого.
Очень интересные. Особенно меня сражала наповал первая фраза почти всех преподавателей:

- На каком языке вы хотите, что бы читалась лекция – украинский, русский, английский?

Почему-то всегда выбирали русский, хотя, по-моему, я была единственная в группе, кто не знал украинского языка.

Лекторы были потрясающие. В основном мужчины с редким сочетанием глубокой интеллигентности и простоты поведения.

Это всегда производит впечатление!

В киевском институте я увидела преподавателей, на мой взгляд,  превосходящих в манерах,  внешнем облике, глубине знаний коллег из моего тогда еще ленинградского вуза. Поэтому и не удивительно, что была влюблена почти во всех!

А ещё я  очень любила ездить в гости к тёте Клаве.

Хорошо запомнила нашу первую встречу. Как только я переступила порог квартиры, т. Клава сразу отправила меня на кухню, обложила  всякими разными тарелками с едой и быстро ушла в комнату. Я подождала ради приличия минуту и пошла её искать.

Т. Клава читала газету.

- А чего вы ушли?

- Специально, чтобы тебя не смущать! Иди, поешь одна, с аппетитом, а то будешь стесняться и плохо покушаешь, знаю я вас, молодых. А  потом мы с тобой поболтаем.

Это было очень трогательно…

Тетя Клава была олицетворением заботы и доброты. Причём очень деликатной и не навязчивой.

Дети выросли и они с мужем, дядей Гришей жили вдвоём. 

Дядя Гриша любил вздремнуть днём на диване, почитывая советскую прессу.  И т. Клава всегда ему говорила:

- Гриша, сними очки, ты же спишь!

Дядя Гриша не сонным, а очень бодрым голосом всегда отвечал.

- Не мешай, я так лучше вижу сны!

Я плохо  помню красоту киевских улиц, парков, скверов и Днепра. Может быть, потому что была в Киеве всего три раза и всегда зимой.
Я хорошо помню его жителей. И свою любовь к ним.

Господи, сколько же прошло лет! И как все изменилось. И какая грусть гложет меня…

И это ещё мягко сказано…