1986 г. Февраль. Киев.
В качестве слушателя курсов повышения квалификации я посещаю занятия в театральном институте им. Карпенко-Карого. Вместе с коллегами, редакторами кинопрокатов Украинской ССР живу в одном из зданий Киево-Печерской Лавры.
Если я не ошибаюсь - в Ковнировском корпусе.
фото из интернета
Это название я знаю сейчас. А тогда, почти 30 лет назад ничего я не знала…
У нас была небольшая экскурсия по Лавре и я только запомнила сокрушения экскурсовода, милейшей женщины, что Лавра рушится на глазах и её срочно надо спасть…
Да, мы увидели всю «мерзость запустения» святыни православия. Старые облупленные корпуса с множеством каких-то организаций и контор, на месте Успенского храма – руины.
фото из интернета
Их не стали разбирать в назидание потомкам, как нам объяснили этот ужас.
Чтобы потомки помнили варварство фашистов, взорвавших собор.
Назидание било в цель. Смотреть на руины без слёз было невозможно.
Каждые четверть часа над Лаврой плыл перезвон часов. На большой Лаврской колокольне вот уже 100 лет били куранты.
И звуки эти и эти руины Успенского собора странно беспокоили моё сердце.
В то далёкое время я была этаким попискивающим атеистом, но видела, что даже в мерзости запустения Лавра была величава!
Её мистическая сила удивительным образом проникала в мою неверующую душу.
Я ничего не знала о православии, кроме того, что это старушечья вера и религия – опиум для народа.
Меня эта тема вообще не интересовала, ей не было места в моей молодой жизни, но….
Но я понимала, что судьба сделала мне бесценный подарок – почти два месяца я жила в святых стенах Лавры.
Вечерами из окна нашей комнаты я видела черные страшные останки величайшего собора и слушала бой часов. И было ощущение священного ужаса. Когда чувствуешь близость и дыхание чего-то беспредельно великого и вечного…Тогда я не понимала ничего…. А теперь счастлива, что мне довелось это испытать.
Я хорошо помню первое утро.
Меня поселили в комнате с пятью коллегами. В основном это были возрастные дамы, много старше меня. Из разных районов Украины. Говорили они только на украинском языке.
Я сразу покаялась, что не знаю его, и они перестали обращать на меня внимание, потеряв ко мне всякий интерес.
Проснулась я от аромата кофе. Настоящего, заварного, бодрящего. Я слегка приоткрыла глаз и увидела, что одна из женщин пьет кофе из крохотной кофейной чашки! Удивлению моему не было предела!
Мое пролетарское сознание, густо замешанное на недавнем студенческом быте, не допускало и мысли уезжать в командировку с кобальтовой посудой в чемодане.
- Был бы кофе! А уж пить его можно хоть из майонезной банки! - заявила я тут же.
Милая дама улыбнулась и ответила, что кофе она пьет только из красивых чашек и никакая разруха не заставит её менять эту привычку!
На почве любви к кофе мы и подружились.
К сожалению, я не помню имени моей доброй знакомой. Мы гуляли по Киеву, и я с удовольствием слушала её рассказы про Ужгород, где она жила и работала.
Хорошо запомнила историю про коньяк.
В советское время в системе кинопроката существовал жесткий план, выполнить который могли только на самых кассовых фильмах. На индийских Зитах-Гитах, Рамах-Шиамах и прочих танцорах диско. Их засматривали до драных перфораций и получить копию фильма было главной задачей. Поэтому директоры кинотеатров, клубов, ДК приезжали в кинопрокат за плёнкой с подарками – с коньяком. Бутылки складировались у начальника отдела в шкафу и каждое утро редакторы планирования выпивали по 50 грамм коньяка для бодрости!
Традиция у них в Ужгородском кинопрокате была такая!
От этой истории я ахала не переставая. Во-первых, потому что нам в Мариупольский кинопрокат ничего не приносили (или приносили, но мне не говорили!), а во-вторых, в мои юные годы выпивание даже 50 грамм коньяка выглядело махровым пьянством на рабочем месте.
Мне очень нравилась моя новая знакомая. Её элегантный вид, её сдержанность и доброжелательность ко мне.
Кстати, с той поры и я не пью кофе из чего попало.
С остальными тётеньками отношения не заладились, почему-то…
фото из интернета
Я помню лекции в театральном институте им. Карпенко-Карого.
Очень интересные. Особенно меня сражала наповал первая фраза почти всех преподавателей:
- На каком языке вы хотите, что бы читалась лекция – украинский, русский, английский?
Почему-то всегда выбирали русский, хотя, по-моему, я была единственная в группе, кто не знал украинского языка.
Лекторы были потрясающие. В основном мужчины с редким сочетанием глубокой интеллигентности и простоты поведения.
Это всегда производит впечатление!
В киевском институте я увидела преподавателей, на мой взгляд, превосходящих в манерах, внешнем облике, глубине знаний коллег из моего тогда еще ленинградского вуза. Поэтому и не удивительно, что была влюблена почти во всех!
А ещё я очень любила ездить в гости к тёте Клаве.
Хорошо запомнила нашу первую встречу. Как только я переступила порог квартиры, т. Клава сразу отправила меня на кухню, обложила всякими разными тарелками с едой и быстро ушла в комнату. Я подождала ради приличия минуту и пошла её искать.
Т. Клава читала газету.
- А чего вы ушли?
- Специально, чтобы тебя не смущать! Иди, поешь одна, с аппетитом, а то будешь стесняться и плохо покушаешь, знаю я вас, молодых. А потом мы с тобой поболтаем.
Это было очень трогательно…
Тетя Клава была олицетворением заботы и доброты. Причём очень деликатной и не навязчивой.
Дети выросли и они с мужем, дядей Гришей жили вдвоём.
Дядя Гриша любил вздремнуть днём на диване, почитывая советскую прессу. И т. Клава всегда ему говорила:
- Гриша, сними очки, ты же спишь!
Дядя Гриша не сонным, а очень бодрым голосом всегда отвечал.
- Не мешай, я так лучше вижу сны!
Я плохо помню красоту киевских улиц, парков, скверов и Днепра. Может быть, потому что была в Киеве всего три раза и всегда зимой.
Я хорошо помню его жителей. И свою любовь к ним.
Господи, сколько же прошло лет! И как все изменилось. И какая грусть гложет меня…
И это ещё мягко сказано…
Journal information