Двое в Городе. Часть 4

(часть 1) (часть 2) (часть 3)
Анна Петровна проснулась и затаилась. Она всегда так делала, цепляясь за остатки сна. Сон не цеплялся.

Не открывая глаза, она стала вспоминать вчерашнее.  Вспомнила, что это уже было сегодняшнее.
Прислушалась. В комнате было очень тихо.
Ермаков ушёл, с каким-то неудовольствием подумала Анна Петровна. Или уехал. Да и правильно. Чего уж. Добропорядочный семьянин всегда должен возвращаться к жене.

Да и ладно.

Анна Петровна вздохнула, потянулась и открыла глаза. На соседней кровати в брюках и рубашке лежал Ермаков. И читал электронную книгу.

- С добрым утром, - буркнул Ермаков, не отрывая глаз от книги.

- Чего это ты при полном параде? Тоже в одежде спал? Наверно дядя Миша нам белладонны подмешал, я еле до кровати дошла, так спать хотела, – сказала вслух Анна Петровна, а про себя подумала. Ужас-ужас-ужас, как я выгляжу? Помятая физиономия, опухшее лицо! Кошмарный, нечеловеческий вид, надо деликатно встать и деликатно, легко, непринуждённо выйти в ванную комнату. Встань, Анна, соберись! Встань и иди!

Но встать легко и непринужденно ей не удалось.

Ермаков, продолжая смотреть в книгу, спросил:

- Аня, может быть, ты сама мне все  расскажешь?

- Что всё?

Анна Петровна так удивилась, что захлопала глазами и совсем не элегантно села на кровати.

- Всё. Про этот маскарад. Я только не понимаю, зачем он тебе был нужен?

- И я не понимаю…

- Хорошо. Я объясню. Ты всё знала про меня и Галину. И это понятно, город у нас слишком маленький для семейных тайн. И ты решила устроить мне  спектакль. Выбрала отель рядом с дядей Мишей, кстати, а он действительно дядя Миша? Хотя какое это теперь имеет значение…

- Ермаков, ты что сбрендил? Какая Галина? Кто это?

- Жена моя! Вот кто!

Ермаков соскочил с кровати и забегал по номеру.

- Ты всё знала. И попросила это деда, дружка своего, разыграть комедию. Только не понимаю, зачем? Аня, зачем?

- Какую комедию? – шёпотом спросила Анна Петровна.

- Какую слышала комедию!

Ермаков остановился напротив Анны Сергеевны и яростно зашипел.

- Это про меня он рассказывал, это мы с женой живем в разных комнатах, это я соглашаюсь с женщиной, сильней темпераментом и голосовыми связками. Это я живой труп. Но я не могу начать жизнь с чистого листа, поняла? Не могу! Я не дядя  Миша! Ты думаешь, я не понял этих моралей? Отвлечённый город, отвлечённый человек, свободный от условности и пошлости… Я не хочу ничего менять в своей жизни, поняла? И не надо мне рассказывать поучительных историй! Разыгрывай спектакли  со своими студентами, тебе понятно?

Анне Петровне стало страшно. Поэтому она встала во весь рост и сказала громким, хорошо поставленным голосом преподавателя высшего учебного заведения.

- Истерику прекрати. И слушай меня. Я не знаю никакого дяди Миши. И Галины не знаю тоже. Я понятия не имею, какие у тебя отношения с женой, потому что мне глубоко пофиг. И ты. И твоя жена. Отель я выбрала наугад, в Питер поехала по твоему предложению. Ещё вопросы есть?

Ермаков с минуту смотрел на неё колючими глазами, потом махнул рукой и рухнул на кровать.

- Хорошо. Допустим. Откуда тогда он всё знает?

- Он ничего не знает, он рассказывал свою жизнь, а не твою. Лично я знакома по меньшей мере с двумя мужиками, терпеливо живущими с женщинами злобными, сварливыми, эгоистичными. Годами живут. Из любви к детям, к ушедшей молодости, к утраченным чувствам. Уж не знаю, живые это трупы или мертвые, но ситуации у них очень похожи на то, что рассказал дядя Миша. Муж-подкаблучник.  Явление нередкое.
 - Я не муж-подкаблучник. Ты не понимаешь. Тебе вообще этого не понять!

- Не спорю. Не понять. Да я и не собираюсь этого понимать. Это твоя жизнь. Ты и понимай.
 - Всё равно. Он точно всё описал. Но это невозможно!

- Хорошо. Давай у него спросим. А что? Я сейчас быстро соберусь, и мы заглянем  в гости. Идти всего ничего, двор пересечь. Второй этаж, направо. Кстати, который час?

- Три часа.

- Сколько? Ну, я и спать.. . но мы номер в 12 должны были освободить?

- Я продлил ещё на сутки. Нам повезло, у них следующие постояльцы только завтра приезжают.

- Как продлил? Это же дорого… и не конструктивно… Надо домой ехать. Это логично.

- Аня, не ной. Мы останемся здесь ещё на ночь. Хотя ты можешь уехать, если хочешь. А я останусь. Мне надо подумать.

- Да ладно. Думай. Мне всё равно.

Анна Петровна величаво удалилась в ванную комнату. Через час дыша духами и водопроводной водой Санкт-Петербурга, она выплыла из номера. Рядом угрюмо вышагивал Ермаков. Ключи от номера и всех дверей, Ермаков положил к себе в карман.

У стойки администратора сидела другая девушка. Тоже  молодая, и тоже очень хорошенькая. Но очень бледненькая! Вот они, дети Петербурга, подумала Анна Петровна, с жалостью глядя на девицу.

- Танечка, мы сегодня ночью познакомились с одним чудным дедушкой.  Он живёт в коммуналке в доме напротив.  Не знаете его случайно? Какой он человек?

- Никакого дядя Миши здесь нет, - спокойно ответила Танечка. - Здесь ведь и коммуналок давно нет. Центр Питера, рядом Невский, какие коммуналки? Всё давно продано под отели, под офисы. Есть  несколько элитных квартир. И всё.

- Танечка, ты что-то путаешь, мы разговаривали с этим человеком, мы были у него в гостях, в коммунальной квартире.

Анна Петровна навалилась на стойку и не сводила глаз с девушки, пытаясь освежить ей память.

- Я здесь работаю уже 5 лет, - обиделась девушка, - и никаких коммуналок не видела. Какой вы говорите подъезд?

- Парадная сразу за кустом сирени со скамейкой.

- Так эта дверь вообще закрыта. Там два этажа занимает офис одной компании и это их чёрный ход. Но им не пользуются и поэтому дверь  всегда закрыта…куда вы?

Ермаков уже гремел каблуками по лестнице. Анна Петровна забыв года и статус, пустилась за ним вприпрыжку. Они пересекли двор и как вкопанные встали у двери.

У запертой двери.

У которой даже ручки не было.

- Витя… Если ты мне объяснишь по какому закону физики-химии мы были там куда нельзя попасть…я буду тебе очень благодарна.

Ермаков продолжал растеряно смотреть на дверь, на двор, пытаясь найти ещё один куст сирени, ещё одну скамейку и ещё одну дверь.

Анна Петровна курила и смотрела в высокое синее небо. Очень высокое и очень синее. И было ей подозрительно хорошо…

Рядом тяжело сел Ермаков.

- Этого не может быть. Это была галлюцинация. Очень правдоподобная игра сознания. Мы сидели в номере, и нам померещилась коммуналка и старик.

- Это очень сложно, Ермаков. Это очень сложная, хорошо спланированная и выполненная  галлюцинация. Причём массовая. Нам же двоим она померещилась. Я предполагаю, что в номер запульнули газу. Веселящего. Белладонны.

Анна Петровна вдруг захохотала. Ермаков покосился на неё и сказал.

- И что, получается, что я сам как дурак рассказал тебе про Галину?

- Ермаков, успокойся, я знаю столько историй! Все почему-то любят  рассказывать мне о себе, я хороший слушатель. И у меня короткая память, я всё забываю быстро. Поэтому твоя жизнь с твоей Галиной исчезнет из моего сознания уже завтра. Даже не переживай.

- Аня, пойдем.  Надо поесть и выпить.

- Куда? В пельменную?

- С ума сошла? Здесь недалеко есть хороший ресторан.

- Ресторан это очень не экономно и нецелесообразно. Утолить голод можно порцией пельменей, а бутылку водки надо купить в маркете и выпить в номере.

- Анна Петровна, подзаткнитесь, будьте так любезны, а?

В ресторане, выпив и хорошо закусив, они опять заговорили о том, что не давало им  покоя.

- Я не понимаю, что это было, Аня. Не понимаю…

- Забудь. Не думай об этом.

- Как? Это невозможно.

- Да, это невозможно. Поэтому обманывай сознание. Вот я, например. Вот когда со мной всякое странное случается, я сначала сижу, туплю, ломаю голову, боюсь! Конечно, боюсь. Непонятное всегда пугает. А потом сама себе говорю, что да это было, но так как я не понимаю почему, то буду считать, что этого не было. Главное, сказать себе очень строго. Таким тоном, как будто со студентом-тупицей разговариваешь. И повторить ещё несколько раз. Для закрепления. Ничего не было, я ничего не видела,  ничего не знаю.

- И что? Помогает?

- А как же, конечно! Если бы не это, я бы давно…давно сбрендила! Знаешь как много со мной странного происходит?

Ермаков хитро улыбнулся и захихикал.

- Так это ты во всем виновата? Это твои странности  меня накрыли? Эх, надо было с Ниной Палной  ехать на теплоходе, я видел, она тоже хотела в Питер. Вот с ней ничего подобного бы не случилось.

Анна Петровна представила Ермакова и семенящую  рядом с  ним маленькую и кругленькую Нину Павловну Петракову, преподавателя  права, и ей стало смешно.

- Конечно, уж Петракова ключи бы не оставила в номере!  Хотя, скажу тебе страшное, Нина Павловна и в один номер с тобой бы не поселилась. Нин Пална – облик высочайшей морали! А ещё она не любит пьющих, она унюхала бы твою фляжку и конфисковала! Кстати, всё хочу спросить, а зачем тебе фляжка, ты же по делам ездил целый день?

- По делам? – Ермаков хмыкнул. – А я тебе наврал. Я ехал с тобой в одной электричке, только в другом вагоне. А потом удрал от тебя. Гулял по Питеру.

- Как гулял? И я гуляла… Странно… А зачем надо было удирать? Пошли бы вместе, погуляли..ничего не понимаю.

- Знаешь, когда много лет сидишь … в замкнутом пространстве …очень страшно из него выходить. Очень страшно. Страшно идти по городу с другой женщиной. Страшно с ней разговаривать, потому что страшно сказать глупость и опозориться. Страшно молчать, потому что тогда она подумает, что ты идиот. Короче. Всё очень сложно.

Анна Петровна удивлённо молчала. Это было очень неожиданно. Слишком много неожиданностей за такое короткое время.

- Никогда не думала, что мужчины могут быть такие чувствительные.

- А мы что не люди, по-твоему? Я и фляжку взял. Для храбрости.

- И я для храбрости.

- А ты-то что? Ты с любым человеком общий язык найдешь, я это заметил.

- Ну, допустим, ты не любой..Тебя студенты, знаешь, как боятся? И я тоже.

- Господи, а ты-то что? Да мы с тобой и десяти слов в институте не сказали.

-  Не сказали.  У тебя всегда такой бесстрастный вид и взгляд колючий. Мне  страшно даже подходить к тебе, вот думаю, умный человек, математик, мозги ого-го! А я как курица, только крыльями хлопаю громко.

Они говорили, говорили, говорили. Ничего серьёзного. Всякую ерунду, как обычно.

Наконец, Анна Петровна  сказала.

- Ну что ж. Я пойду, пожалуй.

- Куда это? – испугался Ермаков.

- В номер. Возьму сумку и на электричку. Домой поеду.

- Нет, подожди, как это домой, а я?

- А ты оставайся. Тебе надо подумать. Или, если хочешь, поехали вместе.

- Нет. Я не хочу домой. Нет.

Анна Петровна молчала. Конечно, не хочет, это и ёжику понятно.  Но так и скажи, оставайся Анна Петровна, оставайся, а завтра утром вместе и поедем. Так думала про себя Анна Петровна, но вслух мудро молчала.

- Ань, а я вот что придумал. А давай эксперимент проведем. Давай опять на лавке будем ночью сидеть и курить. И ждать дядю Мишу. Если странность  случилась один раз вполне вероятно, что она может случиться второй?

- Витя, это гениально! Мы, что до трёх ночи будем шарахаться по Питеру? И потом, все должно быть по правде. Надо забыть ключи. Надо забыть по правде.  А они у тебя в кармане лежат.

- Фигня, я могу их в Фонтанку выбросить!

- Спятил. Как есть спятил.

- Останься, Ань, пожалуйста.

Анна Петровна молчала. Держала паузу. Любая женщина, это актриса больших и малых академических театров. Поэтому отвечать сразу на эту просьбу… Даже не просьбу, а стон ..

- Хорошо. Завтра. На первой электричке.

- Да, завтра. На первой электричке.

И они пошли гулять.

Двое в Городе.

На площади у зала «Октябрьский» они слушали концерт уличного трубача.
Немолодой мужчина, сидел на высоком барном стуле и с высоты своего положения  исполнял на трубе мелодии по заявкам трудящихся. Трудящиеся почему-то заявляли старые советские песни. Про синие ночи, которые взвиваются кострами. Про солнце, которое пусть всегда будет. Трубач играл вдохновенно.

Заезжий музыкант целуется с трубою, вспомнила Анна Петровна.

Они долго стояли и слушали его виртуозную игру, а потом пошли  к Таврическому саду.

И Анна Петровна, забыв года и статус, запела негромко и даже прошлась вальсирующем шагом вокруг Ермакова.

Ермаков восхитился, сказал что сто лет не слышал этой песни, а ведь когда-то… когда-то он даже играл Окуджаву на гитаре.

И, побродив по Таврическому саду, они пошли по Пестеля к Летнему саду и там, среди белоснежных скульптур долго слушали песни из репертуара Шуры и Левы в исполнении молодых и рьяных музыкантов. Музыканты очень старались и очень подражали своим кумирам. И это было хорошо! Зачем улучшать то, что уже прекрасно?

И оказалось, что Ермаков никогда не слышал ни Леву, ни Шуру и вообще не подозревал о существовании этих граждан на белом свете!

И Анна Петровна рассказала ему, что сама долго относилась к этой группе снисходительно, как старый, поживший на этом свете человек, а потом вдруг услышала их песнопения в сопровождении симфонического оркестра и всплакнула.

- Зачем? – испугался Ермаков.

- От чувств…с…

Они уехали из Санкт-Петербурга на первой электричке.

Но перед выходом из номера Ермаков достал бутылку шаманского, купленного накануне в универсаме.

- Что напишем? – озабоченно спросил он у Анны Петровны.

- Напиши:  здесь были Витя и Аня, – засмеялась Анна Петровна, собирая сумку.

Ермаков задумался, что-то нацарапал на клочке бумажки, открыл дверцу, достал из пепла и пыли пустую бутылку, снял с неё бант и привязал записку бантом к бутылке с  шампанским. И аккуратно положил её в пыль и пепел аутентичной печи.

- Что написал-то? – спросила Анна Петровна.

- Счастья вам, люди! – горделиво доложил Ермаков.

- Как хорошо, - восхитилась Анна Петровна. - Хорошо, ёмко и глубоко!

Они тихо закрыли за собой дверь и тихо прошли мимо стойки администратора. На небольшом диванчике крепко спала Танечка. Они тихо положили связку ключей на стол и вышли.

В бледное марево самого умышленного города в мире.