Сервиз. И Лев Толстой

На днях из Петербурга прибыл мой винтажный кофейный сервиз, купленный на блошином рынке в Удельной. 

Керамика, Болгария, 70-е годы. 

Когда распаковали его из кучи газет, обнаружили, что одной чашечки не хватает. Я вспомнила, что пока продавец аккуратно заворачивал каждую чашку в газету, я разглядывала старинные стеклянные бутылочки  и не обращала на продавца никакого внимания. А потом сервиз так и простоял не распакованный в квартире сына, пока он не привез мне его.

Мы посмеялись, потому что обижаться я могу только на себя. Нечего было глазами по сторонам бегать. Продавец даже поступил честно – блюдец было шесть! 

Сервиз мне очень нравится, но больше я о нём написать ничего не могу. 

Ведь у этой пятидесятилетней посуды начинается новая жизнь в моём доме. Поэтому она пока без истории! Если не считать отсутствия одной чашки…

Однако выкладывать короткие посты я не люблю, поэтому решила ещё раз вспомнить литературные анекдоты Наталии Доброхотовой-Майковой  и  Владимира Пятницкого.

Про то, как Лев Толстой очень любил  детей…

Лев Толстой очень любил детей. За обедом он им всё сказки рассказывал, истории с моралью для поучения. Бывало, все уже консоме с пашотом съели, профитроли, устриц, бланманже, пломбир — а он всё первую ложку супа перед бородой держит, рассказывает. Мораль выведет — и хлоп ложкой об стол!

Лев Толстой очень любил детей, и всё ему мало было. Приведут полную комнату, шагу ступить негде — а он всё кричит: ещё! ещё!

Лев Толстой очень любил детей и писал про них стихи. Стихи эти списывал в отдельную тетрадку. Однажды после чаю подаёт тетрадь жене: “Гляньте, Софи — правда, лучше Пушкина?” — а сам сзади костыль держит. Она прочитала и говорит: “Нет, Лёвушка — гораздо хуже. А чьё это?” Тут он её по башке — трах! С тех пор он во всём полагался на её литературный вкус.

Лев Толстой очень любил детей. Однажды он играл с ними весь день и проголодался. Пришёл к жене. “Сонечка, — говорит, — ангельчик, сделай мне тюрьку.” Она возражает: — “Лёвушка, ты же видишь, я “Войну и мир” переписываю”. “А-а! — возопил он, — так я и знал, что тебе мой литературный фимиам дороже моего “Я!” И костыль задрожал в его судорожной руке.

Лев Толстой очень любил детей. Бывало привезёт в кабриолете штук пять и всех гостей оделяет. И надо же — вечно Герцену не везло: то вшивый достанется, то кусачий. А попробуй поморщиться — схватит костыль и трах по башке!

Лев Толстой очень любил детей, а взрослых терпеть не мог, особенно Герцена. Как увидит, так и бросается с костылём, и всё в глаз норовит, в глаз. А тот делает вид, что ничего не замечает. Говорит: “Oh, Толстой, oh!”